Не стоит.

«Если его тексты пользуются успехом, значит, и мои будут нарасхват». Путь соблазнительный, но тупиковый.

Во-первых, подражание знаменитому писателю ставит клеймо эпигона даже на удачном подражателе. Неудачного ждёт ещё более печальная судьба. Со своим собственным именем эпигон прощается в любом случае.

Во-вторых, специально подражать нет нужды: читатели всё равно станут сравнивать нового автора с теми, которые им уже известны. Это как раз нормально. Точка отсчёта нужна любому, чтобы решить для себя — лучше или хуже. Беда лишь в том, что массовая аудитория сильно снижает уровень требований.

Авторов жанра фэнтези сравнивают с Джоан Роулинг, а не с её великой предшественницей Урсулой Ле Гуин (1929-2018). Авторов исторического детектива — с Дэном Брауном, а не с титаном Умберто Эко (1932-2016). Авторов экзотических приключений — вообще с киношником Джорджем Лукасом, который придумал Индиану Джонса, а не с Артуром Конан Дойлем (1859-1930), который придумал профессора Челленджера и «Затерянный мир», и не с Владимиром Афанасьевичем Обручевым (1863-1956), написавшим «Плутонию» и «Землю Санникова»... Это не нормально, хотя понятно: подавляющее большинство читает в первую очередь тех, кто на слуху, а не тех, кто действительно этого заслуживают.

В-третьих, подражание убивает авторскую оригинальность. Если бы Чехов стал подражать, например, Гоголю — читатели вряд ли получили бы второго Гоголя, но точно лишились бы первого и единственного Чехова.

В-четвёртых, даже у не слишком начитанного автора, особенно в первых текстах, будут сами собой появляться отголоски того, что он уже читал и что легло ему на душу. Сознательно или неосознанно любой из пишущих воспроизводит внутренние ориентиры — по крайней мере, до тех пор, пока не найдёт собственную интонацию, собственный стиль, слог и художественные приёмы.

Об этом писал Евгений Абрамович Баратынский (1800-1841), рассуждая про свою Музу: «Приманивать изысканным убором, / Игрою глаз, блестящим разговором / Ни склонности у ней, ни дара нет. / Но поражён бывает мéльком свет / Её лица необщим выраженьем». Если бы путь подражания был конструктивным, все Музы были бы на одно лицо, а вся литература не отличалась бы от произведений времён Древнего Шумера, которым шесть тысяч лет, — и то лишь потому, что неизвестны более ранние письменные тексты.

В-пятых, подражание почти наверняка будет хуже оригинала. «Во всём мне хочется дойти до самой сути», — говорил Борис Леонидович Пастернак (1890-1960), сам служивший объектом подражания. А подражателям, как и пародистам, достаточно ухватить несколько характерных внешних особенностей. Суть их не интересует. Копать в глубину — дело муторное, затрат никто не оценит, и подражание ограничивается поверхностным сходством.

Вот не совсем точный, но интересный пример. В 1886 году в Японии вышел из печати перевод русского романа под названием «Плачущие цветы и скорбящие ивы. Последний прах кровавых битв в Северной Европе». Книжка оказалась тонкой: переводчик выбросил из оригинала все подробности, которые показались ему второстепенными, и оставил только то, что посчитал главным, — любовную линию. Оригиналом был роман Льва Толстого «Война и мир».

Список причин, по которым не стоит писать «под кого-то», можно продолжать. Но и в претензиях на абсолютную оригинальность нет смысла. Жан-Франсуа Лиотар (1924-1998) обстоятельно доказал, что к нашему времени все, какие были, «великие рассказы» кончились, рассыпались на мелкие фрагменты.

В Древнем Шумере сложили эпос «Гильгамеш». В Древнем Израиле появилась Библия (Танах). Древняя Греция дала миру трагедию, комедию и сатиру. Древний Рим развил историографию. В средневековой Европе возник рыцарский роман, в Европе конца XVIII века — исторический роман, и так далее. Сейчас рождение чего-то сопоставимого по масштабу невозможно. Литературное новаторство носит локальный характер. Как говорил рок-музыкант Фрэнк Заппа (1940-1993): «Всю хорошую музыку давным-давно написали почтенные господа в париках». То же произошло и в литературе.

Казалось бы, если подражать нельзя, а нового сделать невозможно, то и писательство умерло. Приунывших ободряет древнеиндийская «Ригведа», которой больше трёх тысяч лет: «На четыре четверти размерена речь. / Их знают брахманы, которые мудры. / Три тайно сложенные [четверти] они не пускают в ход. / На четвёртой [четверти] речи говорят люди». В этой доступной части языка хватает слов и смыслов, чтобы писатели не останавливались ни тогда, ни сейчас.

Если автор с любовью и умением создаёт в своём произведении не картонный, а реальный мир, — герои будут живыми. Джейн Остин (1775-1817) сама настолько проникалась биографиями персонажей, что поражала даже родных: «Она могла подробно рассказать, как сложилась в дальнейшем жизнь её героев».

Подражая кому-то или нет, пишут сейчас многие. Некоторые — талантливо. Но и они в большинстве своём рассказывают о том, кáк живут люди. А настоящий писатель — о том, зачéм живут. Незначительная с виду разница между просто удачным текстом и литературой открывает колоссальный простор для творчества.

Наконец, любое подражание — это следование шаблону, старание писать, «как надо». А на этот счёт давным-давно всё сказал Влас Михайлович Дорошевич (1865-1922): «Ещё со школьной скамьи штампуется наша мысль, отучают нас мыслить самостоятельно, по-своему, приучают думать по шаблону, думать, «как принято думать». Наше общество — самое неоригинальное общество в мире. У нас есть люди умные, есть люди глупые, но оригинальных людей у нас нет. Что вы слышите в обществе, кроме шаблоннейших мыслей, шаблоннейших слов? Все думают по шаблонам. Один по-ретроградному, другой по-консервативному, третий по-либеральному, четвёртый по-радикальному. Но всё по шаблону. По шаблону же ретроградному, консервативному, либеральному, радикальному, теми же самыми стереотипными, штампованными фразами все и говорят, и пишут. <…> Часто ли вы встретите в нашей текущей литературе оригинальную мысль, даже оригинальное сравнение? Такая мыслебоязнь! <…> Три четверти образованной России не в состоянии мало-мальски литературно писать по-русски. Привычка к шаблону в области мысли. И спросите у кого-нибудь, — что такое русский язык. «Скучный предмет!» А ведь язык народа, это — половина «отчизноведения», это — «душа народа». Позвольте этим шаблоном закончить сочинение».

Подражая Власу Дорошевичу, закончу и я.

С творческой биографией Дмитрия Миропольского можно познакомиться здесь.

Оглавление:

Часть вводная. «О чем пойдет речь?»

Часть 1. «Как написать бестселлер?»

Часть 2. «Надо ли пытаться стать писателем?»

Часть 3. «Кто может научить писательству?»

Часть 4. «Для кого надо писать?»

Часть 5. «О чём надо писать?»

Часть 6. «Может ли сюжет гарантировать успех?»

Часть 7. «Каким правилам надо следовать?»

Часть 8. «Надо ли брать пример с успешных писателей?»

Часть 9. «Стоит ли начинающему автору писать «под кого-то»?»

Часть 10 «Сколько надо времени, чтобы написать роман?»

Часть 11 «Как реагировать на критику?»

Финальная часть 12 «Когда ждать признания?»

нравится