О меломанских пристрастиях, о принципе работы, о творческом пути, неизбежно связанном с нестандартными голосами и яркими клипами, о дружбе строчками с Ильей Лагутенко мы поговорили с одним из самых известных и креативных музыкальных продюсеров, «муми-папой» и «интуитивным романтиком», как он сам себя называет, – Леонидом Бурлаковым. Он не останавливается творить и создавать всё новые идеи каждый день. Масштабы колеблются от настольной игры до целой веб-программы для хранения музыки. Также мы обсудили задумки Бурлакова, которым еще предстоит реализоваться, и пофилософствовали, за какой музыкой будущее.

Твое дело – музыка!

Леонид Владимирович, насколько сильно Вы любите музыку? Несмотря на работу, идете с ней по жизни под руку? Как-то Вы назвали себя «музыкальным алкоголиком».

– Так вы хотите, чтобы я тут признался, что алкоголик? (смеется) С музыкой я давно и вместе. У меня тут стоит пластинка, которую мне привез отец, еще в 1971 году. Это Tom Jones. Мне было четыре года, и она так поразила, что я ее полгода, говорят, слушал, не останавливаясь. Отец был моряком, у нас имелась огромная радиола, поэтому музыка звучала всегда. Это первое воспоминание детства, связанное с музыкой. В пятом классе случилось непоправимое: в песочнице дети моряков играют и разговаривают, а какой-то парень принес кассету, взяв у родителей. Я попросил послушать, но полгода не отдавал. На кассете с одной стороны была группа Queen с альбомом «A Night at the Opera», а с другой – Rainbow с альбомом «Rising». И вот с этого момента я до сих пор не могу остановиться! Бывало, использовал музыку как саундтрек к книгам, читал взапой. Всегда находил музыку, которая подходила к какому-нибудь произведению. Слушал арт-рок, где поменьше было слов и побольше музыки. В 90-е я искал себя в разном, даже торговал свиной кожей, помню. Но каждый раз небеса били по носу и говорили: твое дело – музыка. Вновь возвращался к ней. В 1994 году я уже перестал дергаться. С этого момента весь мир вокруг меня построен благодаря музыке. Здесь, дома, есть две комнаты: одна цифровая для работы, а рядом – аналоговая, там спрятаны кассеты, бобины, пластинки.

Судя по тому, как взапой Леонид Владимирович рассказывал про свои пристрастия, его смело можно назвать музыкальным алкоголиком. Кстати, пластинок в жизни Леонида Бурлакова было очень много. С Ильёй Лагутенко у молодого продюсера был меломанский союз (они учились в одной школе). Помнит, как вместе ездили на «Озера» во Владивостоке (как «Горбушка» в Москве), где все обменивались пластинками. Потом вдвоем читали книгу «Буржуазная массовая культура» Кукаркина. В процессе чтения они заменяли отрицательные определения положительными. В итоге получилась информативная википедия про то, что творится в музыке за железным занавесом.

Еще в школе Леонид вместе с Ильей придумали бизнес: убедили своих знакомых однокашников, что они должны сдавать по 70 рублей как взнос и еще каждый месяц по 10 рублей, за это школьники могли брать по одной пластинке хоть каждый день, потом возвращать. На все деньги они, естественно, покупали еще и еще. Буквально через полгода у Бурлакова и Лагутенко было порядка 300 пластинок – солидный капитал! Потом их, правда, поймали. Илью обошла вся эта история, а Леонида даже хотели выгнать из комсомола. Но он проводил для школы дискотеки, выпускные три года подряд, за это его и любили. Закончилось тем, что все эти 300 пластинок потом остались у ребят как начало совместного музыкального капитала.

Главное для продюсера

Какие качества Вы считаете необходимыми для продюсера?

– Прежде всего, о деньгах думать в самый последний момент. Если быть разумным и поддаваться логике, то ни один музыкальный проект начинать лучше не стоит, изначально все это считается убыточным.

Когда я слышу голос или песню, которые меня захватывают полностью, уже не могу ничего с собой поделать, и меня какое-то провидение толкает на непредсказуемые поступки: продажу машины, например, для того чтобы вложить деньги в запись альбома. Исхожу из того, что очень хочу, чтобы эта музыка появилась у всех.

Качество делиться чем-то во мне с детства заложено. Когда отец привозил японские игрушки, я выходил в песочницу и раздавал их. К вечеру приходил домой – у меня ни одной не оставалось. Родители ходили по соседям собирать. С музыкой то же самое. Желание поделиться – это одно из важных качеств музыкального продюсера. А его счастье, самое главное качество – правильно выбрать артиста, с которым ни о чем даже думать не надо. Он сам все вам принесет на блюдечке, потому что он такой. Продюсеру надо просто вовремя реагировать, работать не покладая рук.

Расскажите о базовых техниках креативного мышления, которые Вы используете на практике.

– Я называю себя интуитивным романтиком, поэтому живу по принципу «один день – одна идея». Все записываю, и что-то когда-то пригождается на практике.

Хотите, расскажу, какую идею я сегодня придумал, чтобы вы понимали? Мне пришло в голову снять кинофильм: на нашей Земле, в компьютерной реальности, живут люди, но никто до конца не уверен, кто главный герой, как в мультфильме «Ральф». Когда кто-то из персонажей погибает, понятно, что он не главный. Но каждый из них думает, что избранный. То есть это фильм про наш эгоизм. Я думаю, он вскроет все наши страхи, пороки. Мы до конца фильма не знаем, кто же здесь выживет. Притом у нас есть главный герой, который, наверное, не тот, за кого мы его принимаем.

Если идея день за днем не приходит, значит, я как-то не так живу, не то читаю, не с теми людьми общаюсь. Поэтому стараюсь держать себя в тонусе всегда. Может прийти самая простая идея: как оформить пластинку, например, или идея снять фильм.

Очень тонусная и живая коммуникация с самим собой, с творцом – здорово! Есть такое мерило в музыкальном мире, как успех музыканта. О продюсере можно так сказать?

– Конечно, если продюсера никто не знает, а его проекты знают все, значит, он очень успешен. В данном случае я считаю себя вполне успешным продюсером.

Не группа, а мечта, воплощенная в реальность

Перед вами артист – Илья Лагутенко. Как Вы подобрали свой ключик к этому исполнителю, чтобы его образ и голос запомнились зрителям, даже многим поколениям, на долгие годы?

– С Ильёй я, конечно, не был никаким продюсером. Мы меломанили вместе. У него было увлечение своей рок-группой «Бонни Пи». Потом я предложил первое название «Шок». Решили еще раз название поменять, и все вместе придумали «Мумий Тролль». Инициатива больше исходила от Володи Луценко, нашего басиста на тот момент. Мы с Ильей просто дружили с детства. И поэтому, когда пришло время, мы поняли, что надо возродить «Мумий Тролль», дать возможность группе как-то проявить себя.

Этот проект не уходил из нашей жизни. Он как появился в 1982 году, так и жил. Мы постоянно были частью этой мечты, которую в итоге воплотили. От момента, когда Лагутенко придумал для себя, что будет рок-героем, до того, когда он им стал, прошло 18 лет, то есть путь довольно долгий.

Мы прошли все этапы. Была и первая мега-популярность в 1985 году, когда нас каждая собака знала во Владивостоке, на дискотеках мы крутили наши песни. И из окон домов я слышал песню «Новая луна апреля» сразу после «Another Break in the Wall» группы Pink Floyd. Потом в 1997 году мы на всю страну прогремели. Я называл себя большим другом группы, являлся частью творческого процесса, как-то помогал и с текстами, и с музыкой.

В чем заключается феномен Ильи Лагутенко?

– Мы перестали общаться 21 мая 2001 года. До этого были единым целым: окружение, музыка, интересы – все общее. Я всегда восхищался его умением быть заметным в обществе. Собственно, он это потом и применял в клипах, на фотосессиях. Он же уважал мой музыкальный вкус. Я, помнится, когда еще в школе учились, очень завидовал, как Илья ловко складывает слова, притом смысл может быть не так важен, но оно прямо льется. Ему нравилось всегда, как я рифмую слова. Если сочинял тексты, у меня появлялись образы каких-то богов, мечей, вся эстетика арт-рока, прог-рока. У него же всегда были мальчишки, девчонки, какие-то солдаты. Илья гораздо легче относился к жизни. Я уже тогда задумывался о том, что будет потом, после смерти, а ему было хорошо сейчас.

Как Вы придумали такой нестандартный клип песни «Утекай»? Как проходили съёмки?

– Не я придумал клип, а Михаил Хлебородов. Он взял за основу идею, которую до этого использовал в клипе менее известной группы. Хлебородов предложил постричь девушку наголо. Ей заплатили, помню, 800 долларов. Мы снимали сразу два клипа за сутки на Мосфильме – «Утекай» и «Кот кота», сделали две площадки с разным оформлением.

На всю жизнь запомню один момент во время съемок. Уже постригли девушку, Илья с ножницами играет, сидит в кресле. У меня одного был тогда мобильный телефон – большая редкость. Позвонили и попросили дать Илью. Я дал трубку Лагутенко. Он поговорил, возвращает телефон и говорит: «Дедушка умер» (называли его дедушка, но это был отчим Ильи). Он продолжил сниматься. При просмотре клипа я всегда вздрагиваю на моменте, когда у Ильи «тускнеет» взгляд, и только его артистизм позволил ему тогда сниматься дальше.

«Дедушка», то есть отчим Лагутенко, был ректором электромеханического факультета. По воспоминаниям Леонида Бурлакова, если мама Ильи не очень одобряла поездки на «озера» (обмен пластинками), то вот он был гораздо лояльнее к мальчишкам. Леонид всегда приезжал по субботам к Илье, они завтракали и потом уезжали. Вспоминает: «Мы стоим, одеваемся, может быть, осень. Илья очень хотел купить пластинку группы «Nazareth». «Дедушка», незаметно от мамы, подходит и сует ему 80 рублей. Тогда зарплата была 120 рублей»

Леонид Владимирович, как Вы генерировали инфоповоды вокруг исполнителя?

– Я не из тех продюсеров, которые генерируют инфопод. Просто нахожу таких персонажей, которые сами по себе являются инфоподами. Илья Лагутенко – это глубоко образованный человек, и его ответы на вопросы журналистов были всегда уникальными и имели какой-нибудь подтекст, иногда с легким стебом.

Были моменты, когда мы просто забавлялись, как с пиар-акцией песни «Невеста?»: кто придет на Воробьевы горы в определенное время в костюме невесты (неважно, мальчик или девочка), тому бесплатно дадим пластинку. Не рассчитали все-таки свои силы, взяв с собой 300 пластинок. Пришло полторы тысячи человек. Акцию сняли на МТВ.

В другой раз мы решили устроить презентацию альбома «Точно ртуть алоэ» в ГУМе. В итоге охрана не разрешила проводить концерт, потому что вместо заявленных там пяти тысяч зрителей пришло больше пятнадцати тысяч. Просто в ГУМе испугались. Вся эта шумиха вокруг группы нагнала волны популярности.

О дружбе строчками

Оказывается, не все песни были написаны, например, только Ильей Лагутенко. Некоторые строчки меняли Вы, и это помогает песням раскрыться иначе. Вы считаете такое взаимодействие с музыкантом продуктивным и удачным?

– Если музыканту это надо, то конечно. Артист, с которым я сейчас работаю, – Таис Логвиненко, вокалистка группы tAISh. В 2015 году, пока была под крылом Игоря Матвиенко, она попросила меня помочь с песней. Мы были уже знакомы года два. Немного поменял слова в строчке, что стало удачным решением. В отличие от других артистов, Таис пришла к Матвиенко и настояла, чтобы в авторской доле была моя часть, о чем я не знал. Вот эта честность внутри и подкупает в таких исполнителях. Таис Логвиненко до сих пор такая: на репетициях музыкант предложит какой-то ход музыкальный, а Таис потом раз – и выписала ему пять-семь процентов.

С Ильей Лагутенко мы изначально договорились, что три песни в альбомах будут мои. Самые первые альбомы у нас 50/50 песен. До какого-то момента он честно это все исполнял. Мы дружили строчками. Илья – мастер первого куплета и припева, они сбивали с ног. Со второй частью песни у него всегда сложности были. Когда я видел затык, мог ему предложить фразу: например, «быть может, откопаю через тысячу лет». Для меня и Ильи это нормально. Главной задачей было, чтобы песня родилась и как можно скорее ее услышали люди.

Я выбрал себе артиста, которому хочу помогать. Первый раз в жизни нашел его тогда, когда ему было 12 лет (про Таис Логвиненко, группа tAISh). Для меня это шестой ребенок, хотя у меня пятеро детей. Мы росли, развивались вместе. Надеюсь, помогаю расти ей как артисту, может быть, даже как человеку. Пока исполнитель со мной, я другого подписывать не буду. То есть я все-таки продюсер одного артиста. Они как дети: вырастают, разбегаются из родительского гнезда. Ничего страшного в этом нет. Я к этому привык.

Музыка – дело молодых

Леонид Владимирович, все только спрашивают про Ваши популярные проекты. А есть ли какие-то новые звездочки в музыкальной России, которые бы Вы начали продюсировать?

– Я считаю, что музыка – дело молодых. Реально популярными должны становиться те, кому 19 лет, максимум 22-23 года. Радио должно прямо рыскать в поисках молодых алмазов. То есть не стоит заниматься тем, чтобы постоянно ждать сингл от давно состарившихся персонажей, в очередной раз ставить его песню и пытаться себе доказать, что она хорошая.

Я слежу за сценой. С рок-музыкой сложновато: молодые если и делают рок, то обязательно используют либо мат, либо какие-то темы, которые не близки ни мне, ни моральным устоям нашего общества. Слышу, кайфовый драйв у музыки, но нет песен. Нормальному человеку нужна красивая мелодия или понятный текст. Почему бы вот молодым, дерзким не делать нормальную, понятную музыку? Им кажется, что это скучно, никому не нужно. Нет, это очень нужно! Ничего страшного, если вас будут слушать ежедневно, а не просто восхищаться один раз. Им кажется, что это не модно.

Есть артисты, которых я знаю, но у которых до сих пор ничего не получилось. Например, персонаж из Оренбурга Конев с пронзительным голосом, у него там тридцать песен. Такие тексты, строчками бьет по мозгам. Не случилось: для меня после 30 уже стар человек для рок-музыки. Лиза Гинзбург – интересная, но подписала договор с попсовым продюсером и, думаю, неудачно. Я слушал ее песни до, потом они стали пресными. Мне нравилась группа «Дайте танк!». Я услышал их живьем. Человек мимо нот поет, я так не могу. Мне было неприятно.

Заветная идея Леонида Бурлакова

Расскажите про свою самую яркую идею, которую получилось или не получилось реализовать.

– Всё-таки не буду судить, какая яркая идея, какая нет. Я вообще не живу прошлым. В моей книге «Хроники Муми-Папы» собрана масса реализованных идей. Но есть безумные идеи, которые хотелось бы воплотить.

Я придумал так называемый NetDisc – новая форма релиза музыки в цифре. Совершенно уникальная штука, такого никто до сих пор не сделал. В 2007 году со мной связался давний друг, и сказал, что в компании Apple запускают проект. Они хотят создать совершенно новый плеер и программу, которая в интернете хранила бы музыку. Меня эта идея очень вдохновила, даже предложил реализацию этого проекта. В Apple попытались сделать что-то подобное, но получилось не так интересно.

Потихоньку NetDisc пытаюсь продвигать. Для нас это был бы совершенно новый виток. Музыкальные приложения придумали программисты, а у таких людей все разложено по полочкам, все оптимизировано. Я интуитивный романтик. Моя идея позволит в виртуальном мире владеть настоящей коллекцией.

Расскажите про свою «Стереотопию» – настольную игру про путь становления любого начинающего артиста. Каждый ли исполнитель, сотрудничающий с Вами, проходил ее до конца?

– У меня пятеро детей, два сына и три дочери. Сын Максим когда-то ко мне подошел – ему было 7 лет – и спросил: «Папа, чем ты занимаешься?» Я понял, что объяснять очень долго. И придумал игру по принципу «Монополии» – нарисовал «Стереотопию» (ещё тогда называлась «Стереополия»). В 2009 году приезжают гости, дети которых решают «резаться» в игру. Один из гостей предложил издать ее. Только-только появилась компания «Мосигра», и ее представитель приехал ко мне играть в еще нарисованную версию. Помню, после он удивился: «Как ты все просчитал?» Я говорю: «Ничего не просчитывал, это моя жизнь». 25 лет жизни нарисовал в игре. Он усмехнулся и сказал, что готов продавать. Тиражи уходили быстро, у меня штук 20-30 осталось еще, редкие экземпляры.

Когда новый артист появляется в моей жизни, я обязательно с ним сыграю. Игра, как любая настолка, расслабляет человека, делает его опять ребенком. А так как в «Стереотопии» возникают реальные ситуации из жизни артиста, то я вижу проявления, которые потом будут случаться в реальности. Чтобы разложить игру, понадобится большой стол. Например, басист сидит с одного угла, а барабанщик – с другого. А за фишками надо тянуться. Бедный басист тянется, а коллега даже ему не помогает. Я понимаю, что у этих двух людей не будет хорошей игры вместе. Или когда кто-то начинает выигрывать, появляются завидующие. При составлении договора все это учитываю. Открыто перед каждой игрой говорю, для чего я это делаю, но все так или иначе ловятся. Поздно уже, вы были пойманы, потом незачем отмахиваться.

Вы тонкий психолог, получается, раз подмечаете такие моменты. 

– Все-таки я завишу от этих людей, то есть от того, как они ведут себя, что делают, что думают. Кинуть продюсера, особенно в России, это вообще не проблема. Он же вкладывает время, деньги. Один раз сын шестилетний залезает утром в кровать ко мне и обиженно говорит: «Как же я ненавижу ваш "Мумий Тролль"!» Я не видел детей, занимался только делами группы. Хотя все жены всегда поддерживали меня.

Леонид Владимирович признался, что идет наперекор всему повседневному, потому что зависит от музыки. Он не может себе позволить в работе зависеть от каких-то жизненных обстоятельств.

Чем зацепить продюсера Бурлакова?

В чем Вы замечаете уникальность какого-либо артиста?

– Определяю для себя уникальность по четырем критериям. Первое, конечно, тембр голоса, так как я меломан и за свою жизнь переслушал много музыки. В неделю я, как минимум, слушаю 150-200 новых артистов. Пусть иногда не могу вспомнить название группы, например, но интуитивно всегда помню, как звучит голос или как музыкант на своей гитаре играет. Когда понимаю, что этот тембр никогда не слышал и этот голос можно сделать уникальным, я берусь за работу. Любой инструмент можно подделать, а вот голос – нет. Хоть и нейросети сейчас подделывают Джона Леннона или группу «Кино», но мы все понимаем, что для совершенно уникального голоса у нейросети не хватит мощности. Она работает на исходном материале. А голос – это единственное, что новое может дать нам небо.

Второе качество уникальности – гармония. Если гармония меня захватывает, мне становится хорошо или страшно, в общем, эмоционально трогает.

Третье – это мелодия, конечно. Вы придумали мелодию, которая заставила текст жить, – значит это успех. Своим уникальным тембром и мелодическими ходами придать каким-то совсем банальным словам совершенно другое ощущение – нужно уметь.

Ну и четвёртое – это текст. Слушая песню, я хочу слышать мысли человека. А если слышу набор каких-то определений или визуальных наблюдений, мне не очень интересно. Хочется, чтобы песня навела меня на вопрос, который я еще думаю, как задать.

За какой музыкой будущее, на Ваш взгляд?

– За любой. Всё вымышленное становится искренним только при наличии гениальности. То есть я считаю правдой музыку более искреннюю. То, что сейчас происходит в мире, могу только с точки зрения музыки анализировать. Я слушаю и ту сторону, и эту сторону. Вижу, как теряется искренность там. Появляются первые признаки поражения: в музыке – фальшь. И здесь не меньше: артисты не могут выразить свое мнение в музыке. Кто первый подойдет к другому, остановится, подумает, тот выиграл. Это способ переломить ситуацию, потому что если такая музыка появилась, значит общество требует каких-то изменений. Когда появится артист или группа, которую будут слушать и там, и здесь – за такой музыкой будущее.

Автор: Екатерина Сухорукова